Для того, чтобы лучше разобраться с классическим наследием, его шедевры и создателей самих этих шедевров историки искусства обычно расставляют по полочкам. При этом собственные оценки гениев редко учитываются. Вероятно, они были бы весьма удивлены возникшему соседству. Но невольно мы начинаем воспринимать сочинения и их авторов сквозь созданную потомками рамку восприятия. Джузеппе Верди давно размещен в эстетическом пространстве, которое создается балансом между романтическими крайностями выражения и реалистической мерой «жизнеподобия».

У его оперы «Риголетто» длинная сценическая история, обросшая огромным числом интерпретаций. Каждый раз, приступая к сценическому воплощению этой партитуры, постановщики так или иначе вынуждены сопоставлять свое ощущение от нее с тем напутствием, которым сопровождал ее рождение композитор, и с той репутацией, которую она обрела за минувшие годы и десятилетия. И расшифровывать их комментариями и образами, интонациями и картинами. Как бы ни были вольны их выводы, они пытаются вчитываться в сам текст оперы — словесный и музыкальный. Обновить его восприятие возможно только с помощью вопросов, которые возникают по поводу давно знакомых коллизий и, казалось бы, вполне понятных персонажей.

Но та же возможность и такое же право есть у зрителя будущего спектакля. Он тоже может вслушаться, вдуматься и понять нечто новое для себя в том сюжете, который ему хорошо известен. Снять фигуру классика с определенной ей историками полочки и самостоятельно решить, где же его место среди художественных стилей прошлого и в чем его интерес для настоящего, который и делает его опусы классикой.

Начать с вопросов. Они-то и приводят нас к новой встрече с хорошо известными названиями. Они же — торят дорогу туда, где мы еще не были.